АЛЕКСАНДРАЛЕКСАНДР
Происходит от древнегреческих слов "алекс" - защищать и "андрос" - муж, мужчина, то есть "защитник людей". В детстве Александры часто болеют, но подростками усиленно занимаются спортом и вырастают довольно крепкими и целеустремленными мужчинами. Александры способны добиваться своего, из них получаются неплохие руководители, умеющие управлять коллективом и отдающие должное способным, одаренным сотрудникам. Пользуются репутацией справедливых людей. Любят выпить, в состоянии опьянения становятся хвастливыми, теряют контроль над собой. Самоуверенного Александра нелегко, а иногда почти невозможно уговорить пить меньше, зачастую он "опережает круг", то есть выпивает еще до того, как налили другим. Однако сильное жизненное потрясение может навсегда отвратить его от любви к спиртному. В отношениях с женщинами Александр прежде всего стремится быть обворожительным. Редко встретишь такого приветливого и предупредительного мужчину, как Александр. Подать руку, помочь надеть пальто, купить букет цветов - это у него вошло в привычку. Главное же оружие Александра - комплимент. Нет, Александр не играет, он и в самом деле верит в искренность своих комплиментов, так же как и в истинность своих признаний в любви. Беда в том, что, поклявшись любить вечно, Александр спустя некоторое время с таким же пылом и верой в охватившее его чувство будет клясться другой женщине. Александры, рожденные летом, безумно любят детей, в том числе и чужих, "зимние", "весенние" и "осенние" Александры к детям относятся сдержаннее. Александры с отчествами Николаевич, Владиславович, Дмитриевич, Олегович, Борисович, Семеиович относятся к сложным натурам. Наиболее удачны браки с Агнессой, Алиной, Анной, Бертой, Богданой, Валентиной, Вандой, Варварой, Верой, Вероникой, Ветой, Геленой, Дарьей, Джульеттой, Елизаветой, Зоей, Инной, Ириной, Любовью, Людмилой, Марией, Надеждой, Натальей, Нелли, Оксаной, Полиной, Роксаной, Тамарой. Вероятность неудачного брака высока с Алевтиной, Владленой, Данутой, Екатериной, Еленой, Зинаидой, Лидией, Светланой.
А если копнуть
поглубже...
Это имя соответствует в
основе своей сангвинистическому темпераменту с
уклоном к холерическому. Благородство,
открытость настроения, легкость обращения с
людьми характерны для этого имени; легкость, но
не поверхностность. К признакам имени относятся
также сердечность и доброта. В отношении к
женщинам - предупредительность, любезность,
переходящая без задержек и внутреннего упора в
ухаживание, но обыкновенно в силу
предупредительности, как нечто такое, что
принято, подразумевается и ждется: как
готовность поскорее воздать должное, и оно имеет
внутреннюю меру остаться в пределах легкого
флирта, который заканчивается с такой же
готовностью, как и завязывается. Эти отношения,
как и вообще отношения с людьми, не взрывают
плугом внутренней жизни; если о них нельзя
сказать как о скользящих по поверхности, то,
пожалуй, самое верное слово будет «катятся»: так
два соприкасающихся вала добросовестно вращают
один другого, не испытывая страдания от этого
временного соприкосновения, но - и тоски, когда
соприкосновению наступает конец. При зубчатом
сцеплении каждому из колес необходимо вращаться
в ритм с другим или отодвинуться, чтобы не быть
поломанным, а при скольжении валов этого
соответствия скоростей может и не быть; и каждому
из валов почти безразлично, как вращается с ним
соприкасающийся. Это о жизненных отношениях
Александров, но то же и о соприкосновениях
умственных. Тут те же удобоподвижность и
готовность, как и то же равнодушие или, скорее, то
же недопущение мысли под кожу. Ум Александров
четкий и трезвый, слегка иронический, быстр и
многосторонен. Но это ум самоудовлетворенный
своей гармоничностью, и он боится вопросов,
разрывающих недра и могущих, естественно,
нарушить установившееся равновесие. Поэтому это
ум довольно широкий, но самооберегающийся от
пафоса всеобъемлемости, - крепкий и быстрый, но
без духовного натиска; справедливо взвешивающий
многое, но не врывающийся в глубину, - не столько
потому, что не может, сколько чтобы уберечь себя
от потрясения.
Благородство этого
духовного склада, рыцарство - не вспышка и порыв,
а склонность, оформленная вроде правила, и потому
легко получает несколько искусственный
характер. Тогда это благородство программно и
отвлеченно, однако не как маска лукавства, а
скорее, как искренне ценимая роль, за которую
надо держаться отчасти из-за самолюбия.
Готовность вступаться за всякую правду слишком
формальна, и правда вообще может быть у
Александров неправдой в частности, в конкретной
жизни. Некоторая холодность ума, ради поддержки
гармонии, восполняется аффектацией.
Это «вообще» в
характере делает имя Александр типическим для
великих людей, оно наиболее им свойственно, ибо
«вообще», сказанное в полный голос, - а так именно
оно говорится у великих - становится
общечеловеческим и истинно человечным. Имя
Александр хочет быть микрокосмом (человек как
подобие, отражение, символ Вселенной -
макрокосма) и, когда получает достаточный
питательный материал для оформления, то
становится таковым: гением. Но эта гармония и
самоудовлетворенность имени Александр может
быть не по плечу всякому: не имея сил стать даже
большим, он, помимо желания, тянется к великости.
Баобаб в цветочном горшке - все баобаб, хотя и
заморенный и хилый, но если бы кто-то сказал, что
ему лучше в данных условиях быть только редиской,
тот, вероятно, не ошибся бы. Однако совет его был
бы впустую. Так и Александр есть Александр. Но
«великость» в малых размерах, «великость»
обыкновенных Александров дает карликовые
деревца японских садов. В Александрах обычно
некоторая тонкая отрешенность от жизни. У них
подрезаны какие-то тончайшие, почти незримые
волосные корни, но эти корни существенны для
питания: они уходят в недра жизни, в миры иные.
Отсюда - некоторый уклон к отвлеченным началам,
построения жизни по схемам, рационализирование.
хотя и в очень тонком виде: Александр о твлеченен
не по воле к рационализму, не жаром
самоутверждающегося разума, а за недостатком
питающих его начал жизни; его рационализм не
положительный, а отрицательный. Поэтому этот
тонкий рационализм лишен наступательной
энергии, фанатизма, страстности, обнаруживает
готовность к гибкости и уступчивости, мягок или,
точнее сказать, эластичен и житейски удобен. Сама
программность Александров, о которой говорилось
выше, имеет источником отсутствие достаточно
плотного соприкосновения с космосом, Александр
не видит своей нарочитости, ибо не имеет притока
извне, бытийная вязкость которого противостояла
бы его поведению по схемам: он берет в основу
отвлеченные схемы опять-таки не по особой любви к
ним, а за неимением первоначальных жизненных
впечатлений из глубин. И его нарочитость
оценивается им не как неискренность, а как
жизненный remplis sage (высшая мудрость) лучшего сорта,
- да из remplis sage'ей это действительно исход
наилучший; в самом деле, если у меня нет
вдохновения к действию, а действовать
необходимо, то нарочитое благородство
предпочтительно таковым же неблагородству.
Великий Александр, будучи микрокосмом, в себе
самом нашел бы источники желанных решений; малый
же Александр, тоже самозамкнутый, - должен искать
в себе же источники, и решение естественно вдет
от рассудка - схематичное и отвлеченное, но все же
гармоничное настолько, насколько может быть
гармоничным рассудочное решение.
В связи с тем
свойством, которому не находится более
подходящего названия, нежели отвлеченность, хотя
это название и не вполне удачно, имя Александр
придает личности законодательность. Не по воле к
власти, а по своей наджизненной и отчасти
внежизненной структуре Александр легко делается
центром неких норм для окружающих и садится,
усаживаемый или притязающий воссесть, на
некоторую трибуну. В этом проявляется отмеченная
выше самозамкнутость, самодовлеемость
Александра: он - монада (единица, единое), не
имеющая окон...
В больших размерах это
свойство довлеемости есть условие гениальности.
В малых же - какой-то неприспособленности к жизни,
хотя в смысле более тонком, чем внешняя
успешливость; дело-то и жизнь Александра
сопровождаются успехом, даже гораздо выше
среднего, но он не отменяет более тонкого
впечатления какой-то не то незадачливости, не те
недовершенности.
Впрочем, гениальность
ли или жизненная неприлаженность, но и то, и
другое, как свойство монады, ведет к внутреннему
одиночеству. Приятели и любимые товарищи, ценные
собеседники и желанные гости в отношении всех и
вообще, Александры не могут и не хотят делаться
таковыми в частности и в отношении единственных
лиц, такая единственность вторгалась бы
требовательно в их гармонический мирок и
распахивала бы окна, которые должны быть в нем
закрыты. Лучшие, какие только могут существовать,
приятели, Александры не суть лучшие друга, именно
потому не суть, что они, как круглые, катятся ко
всем, ни в кого не втыкаясь острым ребром, но и ни
за кого не зацепляясь. Может быть, дружбе, как
цемент, нужны страдания, и там, где все гладко, нет
почвы и для разрывающего монадные оболочки
объединения. Приятность Александров вообще не
дает им быть до конца близкими и до конца
открытыми в частности: такая близость всегда
сопровождается звучанием трагическим, а трагизм
и дионисство* неотделимы друг от друга.
Александры же не хотят дионисства, как прямо
противоположного их уже данной цельности.
Близость до конца
кажется Александрам и стеснительной, и
несправедливой, а кроме того - аффектированной.
Достойно внимания, что Александры признают
настоящую аффектацию в стиле французских
трагедий, когда она сознательна, и боятся, как
аффектированных, избытков жизни, когда они
стихийны, - боятся греческой трагедии.
В силу своей
самодовлеемости, в силу монархичности своей
природы, Александры могут быть очень тороваты
(расторопны, щедры, ловки), щедры и великодушны;
они могут без оглядок жертвовать своим. Но они
мало склонны жертвовать собой, и это создает при
близости к ним преграду для совсем близкого
общения, и наоборот - отсюда чувство отрешенности
их. Живые и веселые на поверхности, внутри они
питают струйки пессимизма. Несмотря на успехи,
несмотря на всеобщее признание, они не
удовлетворены: все чего-то главного не хватает.
Но этот пессимизм их не есть ни теоретическое
убеждение, которое, напротив, скорее
оптимистично, ни органическая боль, а нечто
вторичное и производное, хотя и необходимое:
неразлучная с ними тень их самодовлеемости.
В итоге: Александр есть
имя не самое глубокое, но самое гармоничное,
самое внутри себя пропорциональное.
Информация взята с сайтов:
http://www.magia.newmail.ru
http://www.icqfoto.ru